oper_1974 в Пару слов о штрафной роте.Иван Николаевич Третьяков, командир штрафной роты, Нижнеингашский район:
"Для меня война началась в 1939 году с японского фронта, откуда я демобилизовался в должности заместителя политрука 185-го артиллерийского полка резерва Главного командования.
Затем, в мае 1941 года, поступил во 2-е Омское пехотное училище. А в январе 1942 года был отправлен эшелоном на Брянский фронт командиром пулеметной роты 143 дивизии 13 армии. После слияния фронтов был переведен на 1-й Белорусский фронт командиром отдельной штрафной роты.
Набор "штрафников" происходил в Москве. В основном их присылали из "Таганки". Вагон принимали по списку под роспись и направляли в расположение части, где их распределяли по взводам, отделениям: стрелки, пулеметчики.
На боевую подготовку отводилось 10 дней, после чего штрафников вооружали и отправляли на передовую. Согласно приказу № 227 осужденные до 5 лет лишения свободы должны были отбыть в штрафной роте 1 месяц, до 7 лет - 2 месяца, до 10 лет - 3 месяца, после чего судимость снималась.
Это продолжалось в течение полутора месяцев, затем были внесены изменения в приказ: при выполнении боевой задачи трибунал снимал судимость со штрафника полностью. После этого их распределяли по регулярным частям.
Демобилизовался я в марте 1945 года после ранения в Польше. Был награжден орденом Александра Невского и орденом Отечественной войны I степени.
Интервью взял Александр Привалов.
Газета "Город мой", 2001 г.
За несколько месяцев до начала войны Хайдара Искандярова, служившего "срочную" в Карелии (337-й стрелковый полк 54-й дивизии), перевели из минометного взвода в санитарный, сразу же присвоив звание старшины (четыре "треугольника" в петлице) и поставив на должность фельдшера. Столь резкий карьерный скачок объясняется просто: в армию Искандярова призвали с третьего курса Саранского медучилища.
Сперва воевали с азартным огнем в глазах: "Как же, обязательно победим. Мы этим финнам уже вломили в сороковом году, и теперь кровью умоем". Один раз дошло то того, что солдаты роты отказались выполнить приказ об отступлении. Над окопами гул голосов: еще и в бой вступить не успели, а приказывают отходить. Старшина Сахаров на бруствер выскочил.
- Это приказ предательский! Ни шагу назад не сделаем, будем воевать!
На том и порешили, а через час на взмыленной лошади прискакал адъютант комполка.
- Вы что, мать вашу так, тут сидите! Отходите срочно, вас окружают! Быстрей, быстрей!
Тут уж рванули.
Так и воевали. Копали траншеи, занимали оборону. Отходили, снова копали, снова занимали, снова отходили. Как-то раз на лесной дороге колонну обстреляли из засады финские пулеметчики. Из полсотни человек десять полегли в первую же секунду, остальные ломанулись в лес.
У зам.комбата старшего лейтенанта Святкина (земляк, из Мордовии) пулей пилотку пробило, а рядом с Искандяровым смерть впритирку прошла. Санитарная сумка, висевшая справа, насквозь пробита несколькими пулями. Противогазная сумка, висевшая слева, пробита. Котелок, который нес в руке, пробит. Еще раз Всевышний уберег.
И на этом везение не закончилось. Во время разведки боем офицеры роты укрылись за огромным гранитным валуном. Комроты, замполит, три командира взводов и фельдшер Искандяров. Казалось бы, эту махину ни один снаряд не прошибет. И тут крик по цепи: "Санинструктор, тут раненый!" Только отбежал, в то самое место ударила минометная мина. Всех офицеров наповал.
Числа 27 июля 1942 года 54-ю стрелковую дивизию вывели в Резерв для отдыха и пополнения. На следующий день всех построили и зачитали тот самый Приказ № 227.
Искандяров подумал про себя: "Не дай Бог туда попасть", а через пару дней его вызвали в штаб дивизии. Принял его зам. по политчасти. Фамилия, имя, отчество?.. Национальность?.. Татарин? Это хорошо, татары ребята боевые.
- Такое дело, товарищ старшина, нам вас порекомендовали, как хорошего специалиста. Принято решение направить вас фельдшером в штрафную роту дивизии. Там хорошо, год за шесть лет идет, раньше домой попадете. И денежный оклад у постоянного состава, как в гвардейский частях - двойной.
К месту Искандярова сопровождали два штрафника в черной флотской форме - морячки или из морской пехоты. Идти по лесу долго, километра три, а в голове одна мысль: "Ну всё, сейчас зарежут!"
На деле все оказалось не так уж и страшно. Командир роты - старый знакомый - старший лейтенант Бондарь, участник "финской", который в полковой учебке старшиной был. Именно он, как оказалось, и перетащил к себе фельдшера Искандярова. Бондарь, похоже, до службы успел срок "отсидеть": фельдшера, во всяком случае, он называл по лагерному - "лепила".
В отдельную 51-ю штрафную роту направляли солдат дивизии за чисто армейские преступления. В штрафную, к примеру, попадали разведчики, которые не смогли вытащить из "поиска" всех своих убитых и раненых.
А один старшина попал под трибунал за то, что его послали в тыл, получать "наркомовские" на весь батальон. Он их получил - двадцатилитровую канистру с водкой на двести человек, а на обратном пути заглянул к знакомой санитарке из медсанбата. Пока они там шуры-муры разводили, канистру кто-то и увел.
Должностное преступление налицо, а старшина-то разведчик заслуженный, "языков" не раз притаскивал, награды имеет. По этому случаю даже специальное заседание трибунала состоялось: лишать его орденов, или оставить? Решили оставить.
Правило пребывания в штрафной роте было самое простое. Отвоевал три месяца и возвращайся в свое подразделение. Если ранение получил, то сразу после ранения. И опять Искандярову повезло: в роте была вакантной должность командира взвода. На нее Хайдара и назначили, с ходу присвоив звание лейтенанта. Правда, на этой должности Искандяров пробыл всего неделю, но звание осталось.
Служба у штрафников оставалось просто службой: держи оборону, не пускай противника. Конечно, штрафникам выделили самый опасный участок, где ни дня не проходило без обстрелов, но и это была всего-навсего обычная фронтовая жизнь.
Развлекались, перекрикиваясь с финнами через нейтральную полосу. Те: "Солдаты, ваше дело проиграно, все равно вас убьем, переходите к нам, сдавайтесь в плен. Будут вам теплые бабы под боком и спокойная мирная жизнь". А наши морячки виртуозно заворачивали им в ответ фронтовые матерные стихи: "Я тебе скажу без нот, сука ё..ная в рот".
В штрафной были недолго: кто-то свой срок отбыл и в часть вернулся, кого-то убило. Пополнения не пришло ни разу и через полгода роту расформировали. Вернулся Искандяров к обычной фронтовой жизни, фельдшером в 118-м полку.
Через некоторое время снова вызвали в штаб дивизии: у вас уже опыт есть, пойдете во вновь создаваемую 51-ю штрафную роту. Дело, вроде, привычное, но на этот раз контингент другой - воры ростовские, астраханские, одесские. Здоровые мужики лет по тридцать и старше.
Все синие от тюремных наколок. Ну прямо картинные галереи: "перстни" на пальцах, кресты на всю спину, У одного, стыдно сказать, даже на том самом месте похабная картина наколота.
О прошлой жизни вчерашние зэки говорили без стеснения. Один (культурный такой), назначенный в санитары к Искандярову, сразу сказал: "Я медвежатником был, замки у сейфов ломал". И сразу же последовало чисто деловое предложение: "Ты, лейтенант, меня отпусти, а через три дня я твоих родителей озолочу". Воры, что тут еще скажешь.
В числе штрафников было даже два интеллигента: инженер, который вовремя не успел в своем городе водопровод починить, и начальник одной их исправительных колоний (странно, что его еще в поезде не зарезали). У инженера, когда он задремал на солнцепеке, ростовский вор по фамилии Бондаренко снял с руки часы и принес их Искандярову: - Лейтенант, мы видели, у тебя часов нет. Бери вот, носи.
И этот случай был далеко не последним. Другой штрафник-санитар принес Искандярову белый врачебный халат, стетоскоп и новые валенки. Бери, мол, лейтенант, по случаю достались. А он оказывается, их в медсанбате спёр. Когда по этому поводу в роту позвонили, Хайдар не сдержался, схватил один из подаренных валенков и начал охаживать "дарителя" по чему попало.
А расстреливали, надо сказать, в штрафной роте безо всяких. Офицер из особого отдела, надзиравший за штрафниками, имел здесь полную власть. К примеру, один из солдат отказался идти на пост. Его уговаривать начали, а он ни в какую: "Не пойду и всё тут!"
День с ним валандались, два, а на третий построили роту, вышел вперед ротный с "особняком", зачитали приказ о приговоре к высшей мере, потом скомандовали: такой-то, выйти из строя.
С того сразу же весь блатной гонор слетел, завизжал "Нет, нет, я больше не буду, не расстреливайте!!!" И упирается... Ротный дело своё туго знал, назвал по фамилиям двух таких же "отказников". - Вывести осужденного из строя. Те намек поняли: сегодня его, завтра их. Потащили, а невдалеке уже могила выкопана.
Еще один попал под суд за самострел - руку через шапку, набитую землей, прострелил. Никто его не арестовывал, просто перед построением поставили отдельно. "Особняк" зачитал приговор, без лишних слов вынул из кобуры ТТ и влепил тому пулю в затылок.
Вообще зэки, они везде зэки. На передовой умудрялись мастерить из каких-то железок ножи. И рукояти не простые, а наборные, в три цвета - белый, черный и серый. Из чего?!! Кто его знает.
Вскоре, в 44-м году, началось наступление. Штрафников, как водится, погнали в самую мясорубку. Принесли того самого ростовского вора Бондаренко. Нога выше колена оторвана, кость торчит, лохмотья кровавого мяса висят, А он счастливый, улыбается, во всё горло блатную песню орет. Уж не тронулся ли умом от боли. - Эх, лейтенант, что ты понимаешь? Ноги нет, зато руки остались.
В штрафной роте Искандяров был до осени 44-го, до следующего расформирования, оставшихся в живых штрафников перевели в часть на полные права. Дальше воевал как все. Наградами командование особо не баловало: медали "За боевые заслуги", "За отвагу" (вытащил с поля боя двадцать пять раненых с оружием), орден Красной Звезды, медали "За взятие Кенигсберга", "За освобождение Праги", "За победу над Германией".
Когда пришло время выходить на пенсию, выяснилось, что у сорокалетнего Хайдара Сабировича Искандярова трудовой стаж перевалил уже за третий десяток лет, учитывая "стаж" на фронте и в шрафной роте.
Когда встречался в Саранске с фронтовиками, завязывались традиционные разговоры: "Где воевал? С какого года?" Услышав, что он служил в штрафной роте, практически все спрашивали: "За что попал?" Приходилось объяснять. После войны он встретился только с одним своим "подопечным". Дело было в Волгограде и тот, похоже, завязал со своей прежней жизнью."
"Для меня война началась в 1939 году с японского фронта, откуда я демобилизовался в должности заместителя политрука 185-го артиллерийского полка резерва Главного командования.
Затем, в мае 1941 года, поступил во 2-е Омское пехотное училище. А в январе 1942 года был отправлен эшелоном на Брянский фронт командиром пулеметной роты 143 дивизии 13 армии. После слияния фронтов был переведен на 1-й Белорусский фронт командиром отдельной штрафной роты.
Набор "штрафников" происходил в Москве. В основном их присылали из "Таганки". Вагон принимали по списку под роспись и направляли в расположение части, где их распределяли по взводам, отделениям: стрелки, пулеметчики.
На боевую подготовку отводилось 10 дней, после чего штрафников вооружали и отправляли на передовую. Согласно приказу № 227 осужденные до 5 лет лишения свободы должны были отбыть в штрафной роте 1 месяц, до 7 лет - 2 месяца, до 10 лет - 3 месяца, после чего судимость снималась.
Это продолжалось в течение полутора месяцев, затем были внесены изменения в приказ: при выполнении боевой задачи трибунал снимал судимость со штрафника полностью. После этого их распределяли по регулярным частям.
Демобилизовался я в марте 1945 года после ранения в Польше. Был награжден орденом Александра Невского и орденом Отечественной войны I степени.
Интервью взял Александр Привалов.
Газета "Город мой", 2001 г.
За несколько месяцев до начала войны Хайдара Искандярова, служившего "срочную" в Карелии (337-й стрелковый полк 54-й дивизии), перевели из минометного взвода в санитарный, сразу же присвоив звание старшины (четыре "треугольника" в петлице) и поставив на должность фельдшера. Столь резкий карьерный скачок объясняется просто: в армию Искандярова призвали с третьего курса Саранского медучилища.
Сперва воевали с азартным огнем в глазах: "Как же, обязательно победим. Мы этим финнам уже вломили в сороковом году, и теперь кровью умоем". Один раз дошло то того, что солдаты роты отказались выполнить приказ об отступлении. Над окопами гул голосов: еще и в бой вступить не успели, а приказывают отходить. Старшина Сахаров на бруствер выскочил.
- Это приказ предательский! Ни шагу назад не сделаем, будем воевать!
На том и порешили, а через час на взмыленной лошади прискакал адъютант комполка.
- Вы что, мать вашу так, тут сидите! Отходите срочно, вас окружают! Быстрей, быстрей!
Тут уж рванули.
Так и воевали. Копали траншеи, занимали оборону. Отходили, снова копали, снова занимали, снова отходили. Как-то раз на лесной дороге колонну обстреляли из засады финские пулеметчики. Из полсотни человек десять полегли в первую же секунду, остальные ломанулись в лес.
У зам.комбата старшего лейтенанта Святкина (земляк, из Мордовии) пулей пилотку пробило, а рядом с Искандяровым смерть впритирку прошла. Санитарная сумка, висевшая справа, насквозь пробита несколькими пулями. Противогазная сумка, висевшая слева, пробита. Котелок, который нес в руке, пробит. Еще раз Всевышний уберег.
И на этом везение не закончилось. Во время разведки боем офицеры роты укрылись за огромным гранитным валуном. Комроты, замполит, три командира взводов и фельдшер Искандяров. Казалось бы, эту махину ни один снаряд не прошибет. И тут крик по цепи: "Санинструктор, тут раненый!" Только отбежал, в то самое место ударила минометная мина. Всех офицеров наповал.
Числа 27 июля 1942 года 54-ю стрелковую дивизию вывели в Резерв для отдыха и пополнения. На следующий день всех построили и зачитали тот самый Приказ № 227.
Искандяров подумал про себя: "Не дай Бог туда попасть", а через пару дней его вызвали в штаб дивизии. Принял его зам. по политчасти. Фамилия, имя, отчество?.. Национальность?.. Татарин? Это хорошо, татары ребята боевые.
- Такое дело, товарищ старшина, нам вас порекомендовали, как хорошего специалиста. Принято решение направить вас фельдшером в штрафную роту дивизии. Там хорошо, год за шесть лет идет, раньше домой попадете. И денежный оклад у постоянного состава, как в гвардейский частях - двойной.
К месту Искандярова сопровождали два штрафника в черной флотской форме - морячки или из морской пехоты. Идти по лесу долго, километра три, а в голове одна мысль: "Ну всё, сейчас зарежут!"
На деле все оказалось не так уж и страшно. Командир роты - старый знакомый - старший лейтенант Бондарь, участник "финской", который в полковой учебке старшиной был. Именно он, как оказалось, и перетащил к себе фельдшера Искандярова. Бондарь, похоже, до службы успел срок "отсидеть": фельдшера, во всяком случае, он называл по лагерному - "лепила".
В отдельную 51-ю штрафную роту направляли солдат дивизии за чисто армейские преступления. В штрафную, к примеру, попадали разведчики, которые не смогли вытащить из "поиска" всех своих убитых и раненых.
А один старшина попал под трибунал за то, что его послали в тыл, получать "наркомовские" на весь батальон. Он их получил - двадцатилитровую канистру с водкой на двести человек, а на обратном пути заглянул к знакомой санитарке из медсанбата. Пока они там шуры-муры разводили, канистру кто-то и увел.
Должностное преступление налицо, а старшина-то разведчик заслуженный, "языков" не раз притаскивал, награды имеет. По этому случаю даже специальное заседание трибунала состоялось: лишать его орденов, или оставить? Решили оставить.
Правило пребывания в штрафной роте было самое простое. Отвоевал три месяца и возвращайся в свое подразделение. Если ранение получил, то сразу после ранения. И опять Искандярову повезло: в роте была вакантной должность командира взвода. На нее Хайдара и назначили, с ходу присвоив звание лейтенанта. Правда, на этой должности Искандяров пробыл всего неделю, но звание осталось.
Служба у штрафников оставалось просто службой: держи оборону, не пускай противника. Конечно, штрафникам выделили самый опасный участок, где ни дня не проходило без обстрелов, но и это была всего-навсего обычная фронтовая жизнь.
Развлекались, перекрикиваясь с финнами через нейтральную полосу. Те: "Солдаты, ваше дело проиграно, все равно вас убьем, переходите к нам, сдавайтесь в плен. Будут вам теплые бабы под боком и спокойная мирная жизнь". А наши морячки виртуозно заворачивали им в ответ фронтовые матерные стихи: "Я тебе скажу без нот, сука ё..ная в рот".
В штрафной были недолго: кто-то свой срок отбыл и в часть вернулся, кого-то убило. Пополнения не пришло ни разу и через полгода роту расформировали. Вернулся Искандяров к обычной фронтовой жизни, фельдшером в 118-м полку.
Через некоторое время снова вызвали в штаб дивизии: у вас уже опыт есть, пойдете во вновь создаваемую 51-ю штрафную роту. Дело, вроде, привычное, но на этот раз контингент другой - воры ростовские, астраханские, одесские. Здоровые мужики лет по тридцать и старше.
Все синие от тюремных наколок. Ну прямо картинные галереи: "перстни" на пальцах, кресты на всю спину, У одного, стыдно сказать, даже на том самом месте похабная картина наколота.
О прошлой жизни вчерашние зэки говорили без стеснения. Один (культурный такой), назначенный в санитары к Искандярову, сразу сказал: "Я медвежатником был, замки у сейфов ломал". И сразу же последовало чисто деловое предложение: "Ты, лейтенант, меня отпусти, а через три дня я твоих родителей озолочу". Воры, что тут еще скажешь.
В числе штрафников было даже два интеллигента: инженер, который вовремя не успел в своем городе водопровод починить, и начальник одной их исправительных колоний (странно, что его еще в поезде не зарезали). У инженера, когда он задремал на солнцепеке, ростовский вор по фамилии Бондаренко снял с руки часы и принес их Искандярову: - Лейтенант, мы видели, у тебя часов нет. Бери вот, носи.
И этот случай был далеко не последним. Другой штрафник-санитар принес Искандярову белый врачебный халат, стетоскоп и новые валенки. Бери, мол, лейтенант, по случаю достались. А он оказывается, их в медсанбате спёр. Когда по этому поводу в роту позвонили, Хайдар не сдержался, схватил один из подаренных валенков и начал охаживать "дарителя" по чему попало.
А расстреливали, надо сказать, в штрафной роте безо всяких. Офицер из особого отдела, надзиравший за штрафниками, имел здесь полную власть. К примеру, один из солдат отказался идти на пост. Его уговаривать начали, а он ни в какую: "Не пойду и всё тут!"
День с ним валандались, два, а на третий построили роту, вышел вперед ротный с "особняком", зачитали приказ о приговоре к высшей мере, потом скомандовали: такой-то, выйти из строя.
С того сразу же весь блатной гонор слетел, завизжал "Нет, нет, я больше не буду, не расстреливайте!!!" И упирается... Ротный дело своё туго знал, назвал по фамилиям двух таких же "отказников". - Вывести осужденного из строя. Те намек поняли: сегодня его, завтра их. Потащили, а невдалеке уже могила выкопана.
Еще один попал под суд за самострел - руку через шапку, набитую землей, прострелил. Никто его не арестовывал, просто перед построением поставили отдельно. "Особняк" зачитал приговор, без лишних слов вынул из кобуры ТТ и влепил тому пулю в затылок.
Вообще зэки, они везде зэки. На передовой умудрялись мастерить из каких-то железок ножи. И рукояти не простые, а наборные, в три цвета - белый, черный и серый. Из чего?!! Кто его знает.
Вскоре, в 44-м году, началось наступление. Штрафников, как водится, погнали в самую мясорубку. Принесли того самого ростовского вора Бондаренко. Нога выше колена оторвана, кость торчит, лохмотья кровавого мяса висят, А он счастливый, улыбается, во всё горло блатную песню орет. Уж не тронулся ли умом от боли. - Эх, лейтенант, что ты понимаешь? Ноги нет, зато руки остались.
В штрафной роте Искандяров был до осени 44-го, до следующего расформирования, оставшихся в живых штрафников перевели в часть на полные права. Дальше воевал как все. Наградами командование особо не баловало: медали "За боевые заслуги", "За отвагу" (вытащил с поля боя двадцать пять раненых с оружием), орден Красной Звезды, медали "За взятие Кенигсберга", "За освобождение Праги", "За победу над Германией".
Когда пришло время выходить на пенсию, выяснилось, что у сорокалетнего Хайдара Сабировича Искандярова трудовой стаж перевалил уже за третий десяток лет, учитывая "стаж" на фронте и в шрафной роте.
Когда встречался в Саранске с фронтовиками, завязывались традиционные разговоры: "Где воевал? С какого года?" Услышав, что он служил в штрафной роте, практически все спрашивали: "За что попал?" Приходилось объяснять. После войны он встретился только с одним своим "подопечным". Дело было в Волгограде и тот, похоже, завязал со своей прежней жизнью."
Journal information